Литургия у Секирки.

 

Соловецкая атмосфера инобытийная, пакибытийная, благоухающая. НИ МАЛЕЙШЕГО ЗЛА…  Архипелаг зашкаливающей злобы и античеловечности – и при этом запредельная любовь Божества.

 

 

Страх и зло скоро теряли власть над душами, говорил Серафим [*]. Похоть? Да уле­тучивалась в первые дни и часы.

 У оказавшегося на Соловке обычного смертно­го, женатого семьянина, блудного человечка, похоть угасала сразу же. Страх, на­дежда, покой, блаженство – что угодно, только не дешевые мелкие страстишки, которыми живится человек из мегаполисного муравейника. Даже среди вохры не находилось ни одного мучимого похотью – такой силы духостояние было над архипелагом.

*

Соловки... Путь обрывается. Что, выхода нет, возвращение невозможно? Выход есть! В Гиперборею.

Шли на смерть – никакого страха. Какая-то неземная доброта наполняла сердце, и теплота воскурялась во внутренних замках.

*

 Молва донесла до наших дней, сколько их было спущено по тремстам дере­вянным ступенькам: 7325. Безвестных, анонимных, неузнанных...

     – Эй, малый!

     – Я? – из толпы, замирая сердцем.

     – Да, ты. Выходь, подходи. 

 

 Надевают на голову юродивое 'санбенито' – обыкновенный льняной мешок. Одной веревкой (двух жаль, едва ли убежит фраер) обматывают руки за спиной да шею. Не успевает жертва вздохнуть, а палач уж ставит на коленки и подтал­кивает ногой, а то и просто бросает... и несется кубарем головушка с Секир-горы, несется прямо на рученьки Пречистой!

 

Двадцать ступенек катится живьем... Удар, паралич, и еще пять ступенек ка­тится-катится вниз бессознательно... Следующие пять – отключение. На трид­цатой ступеньке – сад неизреченных блаженств, душа отлетает...

Тело вниз, а душа аккурат в противоположном направлении – на небеса. С трехсотой ступенькой тело все в крови. Обагрило весь мир мученической кровью и упало внизу. Подхватили там его и отнесли прочь... На трехсотой душа входит в белый гиперборейский град Китеж и вкушает неземные блаженства. О, подоб­ных входов нет на земле!

 

*

 У Секирки служилась неслыханная литургия. Терпеть-то всего двадцать секунд, от силы тридцать и – вход в царство неизреченного света!

Поросший мхом камень у подножия Секирки, на котором 12 лет назад служили 12 наших апостолов – весь в крови. Вход в гиперборейский Белый Град. Кто бы мог подумать мы служили в полуметре от входа в Гиперборею!

 

Её переживает каждый, кто подходит к этой горе мучеников.

 Колючая проволока переходит в оливковую ветвь, а откуда-то из-за кустов проступают лики богатырей, менестрелей, каликов, степанов тимофеевичей разиных, бельцев и белиц, старцев и стариц – сожжённых, гонимых, воскресших Секирка… Нетёсанные оледеневшие доски, а над ними особая теплота, согревающая миллионы сердец. …

 

  Литургия у Секирки, – и белое сияние незабываемого неба. Это небо Гипербореи озарилось белизной. Вход в 27-е измерение Солнце Миннэ в Зените. 

-----------------------------------------------------------------

[*] – Михаил (Серафим) Романов, последний русский царь, 39 лет отсидки в Гулаге.

 

 

 Непочатая казна

Гол, как сокол,

как на медосмотре или в предбаннике.

Литургию мелхиседеки служат без паники

над братской могилкой с мощевитыми ароматами,

с дарами, по наследству доставшимися, бесплатными.

Соловецкое преемство стоит мученических креста и крови.

Потеряешь ветхие привязанности, угробишь здоровье,

зато – вместо висельника и опричника –

добробоженька в человечьем обличии.

За зэками анзерскими казна числится непочатая –

чаша Грааля с превышенебесными ароматами,

сокровищница, обогащенная в непорочных цивилизациях,

 

доступная земнородному для эксплуатации.

 

На Соловке

На Соловке стояли белые барки.

Зэкам открывались триумфальные арки,

и паломники шли чередой нескончаемой

от Сан-Сальвадора, Москвы и Почаева.

Принимали их в обители аж 150-ярусные!

Несли сокровища в свои средневековые парусники.

Невинность хранили наяву и воочию.

На Соловке все кругом мироточило:

зэки, кресты, деревья и нары…

Во снах пакибытия проявлялись катары.

Богоматерь шла с богомильской чашей по утренней радуге.

Со слезами встречали ее зэки и плакали. 

 

Перерождение

Ах, Мамочка, от глухой материковой тоски

отнеси меня к зэкам на Соловки.

Согреться бы еще разок хоть на минуту,

очистить хотя бы чуток кость перламутровую,

а там – как Добробоженька распорядится –

 

инобытийный порог преступить и повторно родиться.

 

 

Блаженный Иоанн. Из книги «Соловецкая открытка»      

 

                                    Перейти в разделы:     СТАТЬИ   ПОЭЗИЯ